За что ты, время, мстило Айседоре?

Театр им. М. Горького (Зимний театр)

Зимний театр

Городской Зимний театр на Екатерининском проспекте

Городской Зимний театр

Театр им. М. Горького (Зимний театр)

театр им. Горького

Гастролировать в России Айседора начала еще в 1904 году. А в 1924, уже после фактического разрыва с Есениным, она приехала и в наш город. Прославленную балерину сопровождал известный пианист и музыковед Марк Наумович Мейчик. О том, как проходили выступления Дункан в театре Горького (тогда им. Луначарского), о предшествовавших им событиях и зрительских впечатлениях екатеринославцев читайте в материале Николая Чабана.

В Екатеринослав прославленная балерина Айседора Дункан приехала не с Сергеем Есениным, а с Марком Мейчиком.

Как многие великие, Айседора Дункан была женщиной со странностями. Несомненно умная, она отличалась склонностью к эпатажу и словесному озорству, чем, кстати, напоминала блестящего остроумца Бернарда Шоу. Известная актриса, к примеру, утверждала: «Большинство общественных бедствий оттого, что люди не умеют двигаться. Они делают много лишних и неверных движений». И словно поддразнивая собеседника, мысли эти она развивала в форме забавных афоризмов. Узнав, что Наталья Крандиевская-Толстая пишет стихи, она усмехнулась недоверчиво:

— Есть ли у вас любовник, по крайней мере? Чтобы писать стихи, нужен любовник.

Подозрительно восторженным было отношение Дункан ко всему русскому. Современникам порой казалось, что пресыщенная, утомленная славой женщина воспринимает и Россию, и революцию, и любовь Есенина как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру.

В 1922 ей было сорок пять. Она была еще хороша, вспоминала жена Алексея Толстого, но в отношениях ее к Есенину уже чувствовалась трагическая алчность последнего чувства.

— Любит, чтобы ругал ее по-русски, — не то объяснял, не то оправдывался Есенин, — нравится ей. И когда бью — нравится. Чудачка!
— А вы бьете? — спросила Толстая.
— Она сама дерется, — засмеялся он уклончиво.
— Как вы объясняетесь, не зная языка?
— А вот так: моя — твоя, моя — твоя. — И он задвигал руками, как татарин на ярмарке. — Мы друг друга понимаем, правда, Сидора?

Писательская чета Толстых, жившая в то время в Берлине, пригласила к себе на завтрак Айседору Дункан, Есенина и Горького. Айседора пришла, обтекаемая многочисленными шарфами пепельных тонов, с огненным куском шифона, перекинутым через плечо, как знамя. В этот раз она была спокойна, казалась усталой. Грима было меньше, и увядающее лицо, все еще полное женственной прелести, напоминало прежнюю Дункан.

Толстым было известно о ее трагедии. Дети Айседоры, мальчик и девочка, погибли в Париже, в автомобильной катастрофе много лет назад. Они ехали с гувернанткой в дождливый день в машине через Сену. Шофер затормозил на мосту, машину занесло на скользких торцах и перебросило через перила в реку. Никто не спасся.

На завтраке у Толстых Есенин непрестанно подливал водку в стакан Айседоры (рюмок для этого напитка она не признавала). И она, протягивая стакан Горькому, пьяно восклицала:
— За русский революсс! Слушайте, Горки, я будет тансоват только для русски революсс. Это прекрасно — русски революсс!
Горький чокался и хмурился. Ему было не по себе. Поглаживая усы, он нагнулся к Толстой и тихо сказал:
— Эта пожилая барыня расхваливает революцию, как театрал удачную премьеру. Это она - зря.
Помолчав, он добавил:
— А глаза у барыни хороши. Талантливые глаза.
Сергей Есенин читал свои стихи. Позднее пришел поэт Кусиков, кабацкий человек в черкеске, с гитарой. Его никто не звал. Но в Берлине он как тень всюду следовал за Есениным.

Затем Айседора пожелала танцевать. Сбросив добрую половину своих шарфов, она оставила два на груди, один на животе, а красный накрутила на голую руку, как флаг, и, высоко вскидывая колени, запрокинув голову, побежала по кругу. Кусиков нащипывал на гитаре «Интернационал». Ударяя руками в воображаемый бубен, Дункан кружилась по комнате, отяжелевшая, хмельная менада. Зрители жались по стенкам. Есенин опустил голову, словно был в чем-то виноват. Тяжело было и Наталье Толстой. Она вспоминала вдохновенную пляску Айседоры Дункан в Петербурге за пятнадцать лет до того: «Божественная Айседора! За что так мстило время этой гениальной и нелепой женщине?»

В Екатеринослав Айседора Дункан приехала через полтора-два года после того — в феврале 1924, уже после разрыва с Сергеем Есениным, а не вместе с ним, как представляла местная легенда. 5 февраля, через две недели после смерти Ленина в газете «Звезда» появилось сообщение о том, что «гастроль Айседоры Дункан в Екатеринославе состоится в средних числах февраля в театре им. тов. Луначарского».

Еще через неделю появилось более основательное объявление. Из него жители Екатеринослава узнали, что в понедельник, 18 февраля, в Большом гостеатре им. тов. Луначарского (ныне театр им. Горького) состоится один концерт Айседоры Дункан и Марка Мейчика (рояль). Концертная програма должна была состоять из произведений Шопена. Билеты продавались в кассе театра. Организатор турне — Б. Зиновьев, администратор Н. Саксонский. Фамилия организатора турне должна была внушать почтение: партийный вождь Зиновьев был тогда в большом фаворе.

Несколько слов следует сказать и о пианисте, с которым приехала в Екатеринослав прославленная балерина. Марк Наумович Мейчик (1880-1950) был известным пианистом и музыковедом. В 1898 году он поступил в Московскую консерваторию и закончил ее с золотой медалью. Об этом напоминает мраморная доска в Малом зале консерватории. На ней высечено и его имя как медалиста. Марк Мейчик был в списке гостей, приглашенных Сергеем Есениным на свою свадьбу. В 1924 Мейчик совершил несколько гастрольных поездок по СССР вместе с Айседорой Дункан. В 1925 году был заведующим издательством «Музторг МОНО», потом стал первым художественным директором Государственого института театрального искусства (ГИТИСа).

Ехала к нам Айседора на один концерт, а осталась, похоже, на целую неделю! Скорее всего ее здесь задержала «нелетная» погода — в те дни в Украине разыгралась сильнейшая метель, парализовавшая даже железнодорожный транспорт. Константин Паустовский в своей «Книге скитаний» писал, что снег в ту зиму валил почти беспрерывно.

Спустя несколько дней все той же «Звезде» появилось следующее извещение:
«В пятницу, 22 февраля в театре им. тов. Луначарского состоится последняя гастроль Айседоры Дункан. Для членов профсоюзов билеты на эту гастроль по пониженным ценам. В программе произведения Вагнера, Скрябина, Листа, Чайковского и Бетховена».

Так что выступлений здесь известной танцовщицы вышло не одно, а несколько, коль речь идет о «последней гастроли». Газета «Звезда» оперативно откликнулась на событие и уже 21 февраля 1924 года некий А. Скворчевский опубликовал рецензию «Айседора Дункан и «публика». Об авторе заметки известно лишь то, что он вел занятия кружка ленинизма в центропартклубе. Так что вполне мог «с верных позиций» оценить увиденное на сцене. Интересно познакомиться с этим откликом с расстояния прошедших восьмидесяти лет.

«Говорят, традиция настолько сильна в психике человека, — писал Скворчевский, — что благодаря этому у многих людей бывает раздвоенность: думаешь одно, а хочешь другого. Так вот — и на вечере Дункан.
Ведь пришли смотреть — валом повалили. Никогда театр за время революции не видел столько народу, который бы шел не на митинг, а в театр смотреть, платил довольно дорогую плату за место. И разный народ, как в феврале 1917 года.
А открылся занавес. Полилась музыка.
И удивление, испуг, даже отчаяние овладели екатеринославским гражданином.
Вышла женщина, стала посреди сцены и начала проделывать ритмические движения. Простые, но точь-в-точь такие, какие, казалось, каждый может проделать.
Чего-то нагибалась, зачем-то покрывалась темно-лиловым плащом, кому-то простирала руки — и только.
Разве вот в вальсе проделала два-три «па» танца.
За это ей уже смело и довольно бурно хлопали.
А в антракте подходили и спрашивали: «Ну как?» И отвечали:
— Ничего. Ну, я ничего не понимаю.
Ну, и не шел бы смотреть эту самую Дункан. А если уже пошел, так, ничего не понимая, не возмущался бы.
А подумал бы: не понял — значит, не понял, попробую понять.
Так ведь?
Но нет, ты благороден, в тебе две души: одна кричит «не понял», другая — «мировая знаменитость».

А Айседора Дункан — это монолит ритма и музыки, эта благородная из благородных, сливающая мысль, звуки, движение в единое целое, под мощные звуки «Интернационала», уезжает от тебя, обывательская пошлость. Уезжает из Америки в Страну Советов, к рабочим и крестьянам. И продолжает уже здесь свой «Интернационал». И как сильны и смелы эти жесты гнева и мести под слова: «Это есть наш последний и решительный бой». Как сильны. А там, в Москве, другой титан (видимо, речь о В. Мейерхольде — ред.), порвавший с традицией на ужас всем прогнившим, ломает установленный стиль отца русского быта Островского, ломает и творит то, что велит ему новое, рабоче-крестьянское. Нет, есть еще порох в пороховницах — на смену тебе, смердяковщина, обломовщина, санинщина и керенщина, — идет новый пролетарский мыслитель, — рабфаковец, красный студент, красный профессор. Медленно, но верно.

Идут.
И горе вам, застрявшие в болоте традиции!
Никогда им не понять Айседоры Дункан, никогда им не осмыслить единства мысли, ритма и музыки. Никогда им не поверить в близость, яркую, реальную близость победы труда над капиталом. Никогда!»

Этими словами закончился отклик на выступление Айседоры Дункан в Екатеринославе. Пафос выступления преподавателя ленинизма понятен: противопоставление традиции и новаторства, обывателя и революционного искусства. Не будем тоеоретизировать на тему, кто оказался прав, а кто — нет.

Для нас важно, что Айседора Дункан своим божественным крылом коснулась храма искусства в нашем городе. Если было холодно зрителям в зале, то ей, полураздетой, было холодно вдвойне. Она терпела ради «революсс». Правда, невольно обращаешь внимание на маленькую деталь: «народ платил довольно дорогую цену за место». Революция революцией…

По воспоминаниям Натальи Крандиевской-Толстой, Дункан и Есенин в голодном для России 1922 жили в Берлине широко, располагая, пожалуй, тем количеством денег, какое дает возможность пренебрежительного к ним отношения (Дункан тогда заложила свой дом в предместье Лондона и вела переговоры относительно продажи дома в Париже).

Еще один любопытный вопрос: а чем добиралась в Екатеринослав прославленная актриса? Только не в железнодорожном вагоне! Автомобиль был, по воспоминаниям современников, единственным способом передвижения, который она признавала. Железнодорожный вагон вызывал у нее брезгливое содрогание, говорят, что она никогда не ездила в поездах.

Но, как известно, именно автомобиль и стал причиной ее гибели.