Бронислава Николаева: Как я спою, когда настанет долгожданный мир!

Мы сидим у нее дома, в светлой, дышащей уютом комнате. С писаного маслом портрета на стене смотрит на нас такая далекая в эти мгновения опереточная Сильва. Кружева, веер, кокетливая шляпка, мягкий Брониславин взгляд. Это тоже Николаева, только сценическая, в одной из своих самых великолепных ролей.

Война осталась в памяти горькою полынью

— Дома мама то смеялась, то плакала и все прижимала к груди фотографию, которую отец прислал с фронта. «Ох и бравый же! Боюсь, не нашел ли себе там другую за эти годы… На фронте-то… А меня узнает? Ты глянь на меня, дочка… Я прям страшненькая стала. Совсем с лица спала…» Бронина мама в свои двадцать семь лет худющая была, аж черная, только глаза удивительной красоты светились на ее лице с ввалившимися ямками под скулами.

Отец вернулся в сентябре 45-го. Мама с дочкой как раз картошку перебирали. И вдруг: «Идет! С баяном!» Весь поселок тогда танцевал. Звуки баяна, людское возбужденное мельтешение…

А в Бронином сознании всплывали реальные страшные воспоминания, пережитые во время Великой Отечественной войны. А-а-ах! — оглушительный взрыв, от которого мгновенно заложило уши. А-а-ах! — в их хате (квартировали они тогда в Ямах) вдруг ходором заходили стены, медленно выгнулся и обрушился потолок. Мама уже не кричала — стонала. Все воспринималось, как конец света. Мама — на полу, на ней обломки кирпичей, штукатурки. И кружится, кружится белесая пыль. Рядом заходится плачем совсем еще маленькая сестренка Женя. А ее, Броню, кто-то из соседей прижимает к себе и всхлипывает: «Ой, у Брони, кажется, только ссадины, ушибы да царапины. Дай-то Боже… А может, еще и сотрясение? А мать-то, мать… Выживет ли? Двое ж дочек у нее, двое».

В Ямах тогда еще наши были. А в дом — Броня уже ясно понимала это — угодила фашистская авиабомба.

Бронислава тогда узнала новое для себя слово: потерпевшие. А вот куда их, потерпевших, везли теперь в кузове грузовика — ей было неизвестно. Мама вся в перевязках, нога распухла, кровь сочится из-под бинтов. Все стонет и не открывает глаз. Так же и потом, когда уже подводами добирались до какого-то села аж за Ростовской областью. Как называлось то село, Бронислава за давностью лет уже не помнит. Но это там, в сельском медпункте, спас маму от заражения крови какой-то поляк, неизвестно почему оказавшийся во вражеской армии. И это оттуда, уже после того, как село было освобождено, вез раненую мать на тачке ее брат, Бронин дядя Василий. Потом он погибнет на фронте. А тогда, задыхаясь от напряжения, все толкал и толкал тачку. Надо было вот так, своим ходом добраться до родных своих мест, уже освобожденных от фашистской нечисти.

Если вдуматься, это тоже подвиг, потому что и ночевать частенько приходилось под открытым небом, и не раз идти совсем голодными. Маленькая Женя просто опухла от слез. А у Брони — она ни разу не села в тачку, чтобы дяде Васе было легче везти — ноги были сбиты, сплошь в кровавых мозолях и волдырях. Слабеньким тонким голоском она пела для мамы и сестрички что-то из «Наталки Полтавки». Чтобы маме, пришедшей, слава Богу, уже в сознание, придать силы переносить боль в ноге.

Всегда пела так, как будто мама сидит в первом ряду

Через много лет, когда Бронислава Николаева играла Наталку на сцене, то глаза ее всегда блестели как-то по-особенному «звездно».

— Броня, что ты с глазами своими делаешь? — пораженно спрашивал дирижер Виталий Семко. — Глаза твои в пол-лица становятся. И такие лучистые, глубокие и красивые!

Бронислава на это как-то отшучивалась. Ну, не расскажешь ведь вот так запросто, что когда она поет хоть что-то из «маминого репертуара», то на глазах ее возникают тонюсенькие «линзы» невыплаканных слез.

Раскрыт фотоальбом, повествующий о театральной жизни артистки. Харьковский театр музыкальной комедии, Донецкий украинский музыкально-драматический театр, Черкасский театр музыкальной драмы имени Шевченко, Свердловский театр оперетты и, наконец, Криворожский музыкально-драматический театр. Именно тут я, как и многие криворожане, видела Брониславу Николаеву во многих ролях — и главных, и, как говорится, заглавных: Виолетта Леблан, Сильва, Марица, Анна Главари, Розалинда, Юлианна, Чанита, Анелия, Настя, Дуняша, София, королева Анна, Вирджиния Вальтер… Всех сценических имен Николаевой и не перечислишь — их больше шестидесяти, а с учетом разных театров, суммарно — более сотни. И все ее героини — абсолютно разные. Тут есть секрет. Он не только в «прорисовке образа» и особенностях ее вокала. Бронислава вживалась в роль, «протирая зеркало глазами до дыр», по ее собственному выражению.

А как памятны ее «Вечера романсов» — при свечах и без оных! Умела, да и сейчас способна, зачаровывать. И совсем не секрет, что Бронислава старается на сцене петь так, будто в зале, как когда-то, сидит ее мама.

Ее голос и сегодня завораживает

Сейчас артистка на пенсии. Но ведь недаром два года назад ей, вдобавок к уже имеющимся наградам, вручили диплом «Сичеславны-2012» — «Рыцарь театра».

Для членов районной ветеранской организации, где она — активист, и для жителей дома, 1б по улице Харитонова, где она возглавляет ветеранскую «первичку», Бронислава Николаева устраивает культпоходы в театр, участвует в концертах, поет арии из оперетт, романсы, вкладывая в них всю свою вечно юную душу.

Наш чай давно остыл, завариваем новый. Говорим о больной для всех нас теме — трагедии жителей Донбасса. О тех, кто стар и болен или совсем без денег остался, из-за чего не смог оттуда уехать. Кому-то достается «гуманитарка», а кому-то и нет…

— А кто-то остался без крова, как я в своем детстве, — печально говорит Бронислава и утирает слезу. Потом резко выпрямляет спину. — Знаешь, Женя, как я буду петь, когда настанет долгожданный мир! Соберу всех соседей и устрою им концерт прямо во дворе нашей многоэтажки!