Взлет и падение кумира

На вопрос: «Знаете ли вы, кто такой Алексей Стаханов?» студенты-старшекурсники, которые приехали в гости к моему внуку, ответили отрицательно.

В который раз подтвердилась в сущности банальная истина, что слава быстро изнашивается и плохо сохраняется. Всенародная слава, разумеется, возвысила его. Однако судьба Алексея Стаханова была трагичной. Изгнание из рая совершилось через триумфальную арку. Поистине, в каждой жизни есть место подвигу, но не всегда есть место герою.

Напомним читателю о событиях, которые произошли на шахте «Центральная. Ирмино» в Донбассе. В последний день августа 1935 года все радиостанции Советского Союза сообщили, что забойщик этой шахты Алексей Стаханов вместо семи тонн по норме вырубил за смену более чем в четырнадцать с половиной раз больше угля. 102 тонны «черного золота» за смену – это было невиданным достижением. Сногсшибательную новость немедленно подхватила европейская и заокеанская пресса. А уже через несколько дней руководство первой в мире Страны Советов объявило, что «положено начало развитию стахановского движения во всех отраслях промышленности и в сельском хозяйстве». В постановлении ЦК ВКП(б) указывалось, что передовики производства отныне будут именоваться стахановцами и «должны показывать образцы высокой производительности труда, превосходящие показатели самых передовых капиталистических стран». «Значение стахановского движения состоит в том, - заявил И. В. Сталин, - что оно ломает старые технические нормы как недостаточные и открывает таким образом практическую возможность дальнейшего укрепления социализма, превращение нашей страны в наиболее зажиточное государство...».

В 70-е годы в книжном издательстве «Промінь» мне приходилось редактировать немало книг, написанных днепропетровскими историками и посвященных событиям тридцатых годов. Как явствовало из текстов, с которыми приходилось иметь дело, на Днепропетровщине почин Алексея Стаханова в числе первых подхватили сталевары завода имени Коминтерна А. Сороковой, Я. Чайковский, В. Соколов, на железнодорожном транспорте - диспетчер Н. Закорко, в Кривбассе – горняки А. Андрейченко, С. Овчаренко и другие. К концу 1935 года в нашей области насчитывалось уже около 35 тысяч стахановцев, что составляло десять процентов общей численности рабочих, занятых в промышленности. Стахановскими становились шахты и цеха металлургических предприятий...

Однажды в конце лета 1975 года в издательство заглянул Семен Ефимович Шейнин, уже пребывавший на пенсии. Мы работали с ним в газете «Зоря», затем он перешел на работу в «Промінь». Узнав, что я редактирую сборник статей об истории соцсоревнования, он ошарашил меня сообщением, что был знаком с Алексеем Стахановым в предвоенные годы, брал у него интервью. Рассказчиком Семен Ефимович был замечательным и хотя я, к сожалению, не удосужился записать подробности его воспоминаний по свежим следам, главное отложилось в памяти.

Следует хотя бы несколько слов сказать о днепропетровском журналисте и писателе Семене Шейнине, который выступал обычно под псевдонимом Широков. До войны он работал в молодежной газете «Більшовицька зміна», а до этого слесарил в трамвайном депо, работал на заводе металлоконструкций имени Бабушкина. В начале войны командовал взводом отдельного мостового батальона на Южном фронте, затем служил в инженерный войсках в Закавказье и на 3-м Украинском фронте...

Из рассказа Шейнина следовало, что на самом деле фамилия Стаханова была несколько изменена. На самом деле он был Сто-ханов. Первый слог обозначал количество, второй – звание титулованных тюркских князей. Об этом ему поведал некто Фурер, который был известным партийным функционером в тридцатые годы и был причастен к организации рекордов и подвигов сначала Никиты Изотова, а затем и Стаханова. Выражаясь нынешней лексикой, этот Фурер был гениальным имиджмейкером тех лет.

Позднее я встретил упоминание об этом человеке в «Воспоминаниях» Н. С. Хрущева, изданных издательством «Вагриус» в 1997 году. «Фурер работал на Украине, - пишет Никита Сергеевич. - Это была громкая фамилия. А прогремела эта фамилия, когда я работал уже в Москве 1930-х годов. Он был очень хорошим организатором, хорошим пропагандистом и хорошим рекламщиком, умел подать материал, сделать хорошую рекламу. Так он «обставил» и подготовил выдвижение Никиты Изотова...». «Я бы сказал, что и Изотова, и Стаханова, - продолжает Хрущев - «родил» Фурер. - Он организовал и собственноручно «обставил» выход ударников Изотова и Стаханова из шахты, встречу его общественностью с цветами, организовал печать и кино. Одним словом, сделал им большую рекламу, и они стали героями...».

Далее Никита Сергеевич сообщает, что позднее Фурер был переведен в Москву, заведовал агитмассовым отделом ЦК. По рекомендации В.М.Молотова был выдвинут на должность руководителя советского радиовещания. Однако занять эту должность не успел. Заподозренный в давних связях с троцкистами, он покончил с собой...

О том, что Фурер застрелился, Семен Ефимович Шейнин не знал. Тогда, в самом начале 70-х годов, Алексею Григорьевичу Стаханову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Вспомнил о легендарном забойщике Леонид Ильич Брежнев. После смерти Сталина о Стаханове на долгие годы забыли, его родной город, названный в 30-е годы Стахановым, вновь превратился в Кадиевку. Никита Изотов – забойщик шахты №1 «Кочегура» из Горловки, который не дожил и до 50-ти лет, был забыт еще раньше...

Своими впечатлениями от встречи с Алексеем Стахановым тогда, в середине 70-х годов, Шейнин неоднократно делился не только со мной. По его словам, это произошло, когда первым секретарем Днепропетровского обкома парти был М.М.Хатаевич. Жил Стаханов в гостинице «Астория», встречался со многими днепропетровцами. «Производил впечатление человека скоромного и добродушного, миролюбивого и уступчивого. Одним словом, - подытоживал свои впечатления Шейнин, - он как бы стеснялся своей известности, был кротким и уступчивым».

Подтверждение точности этой характеристики я неожиданно обнаружил в «Записных книжках» Сергея Довлатова, которые были изданы санкт-петербургским издательством «Новый геликон» в 1997 году. Первоначально миниатюру, посвященную Алексею Стаханову, автор опубликовал в газете «Новый американец», которую редактировал, оказавшись в Нью-Йорке. Несколькими штрихами С.Довлатов ярко очертил бесхитростность и отнюдь не героический характер донецкого забойщика.

Приведу эту мини-новеллу целиком: «Когда шахтер Стаханов отличился, его привезли в Москву. Наградили орденом. Решили показать ему Большой театр. Сопровождал его знаменитый режиссер Немирович-Данченко. В этот день шел балет «Пламя Парижа». Началось представление. Через три минуты Стаханов задал вопрос Немировичу-Данченко: «Батя, почему молчат?». Немирович-Данченко ответил: «Это же балет». «Ну и что?». «Это такой жанр искусства, где мысли выражаются средствами пластики». Стаханов огорчился: «Так и будут всю дорогу молчать?». «Да», - ответил режиссер. «Стало быть, ни единого звука?» - «Ни единого». А надо вам сказать, что «Пламя Парижа» - балет уникальный. Там в одном месте поют. Если не ошибаюсь, «Марсельезу». И вот Стаханов в очередной раз спросил: «Значит, ни слова?». Немирович-Данченко в очередной раз кивнул: «Ни слова». И тут артисты запели. Стаханов усмехнулся, поглядел на режиссера и говорит: «Значит, оба мы, батя, в театре первый раз...».

В 1978 году я отдыхал в Бердянске. Заканчивалось лето. На водной станции центрального городского пляжа дежурными были местные ребята. Руководил ими мой школьный приятель Витя Рождественский. Он занимался парусным и гребным спортом с восьмого класса. С поступлением в мореходку у него не сложилось, и он лет десять проработал на шахтах Донбасса, там женился, какое-то время работал в ремстройконторе... Детей у него не было, начались разлады в семье. В конце-концов он все бросил и подался в родной город.

Однажды вечером Виктор познакомил меня со своей знакомой по Донбассу, которая иногда навещала водную станцию. Она приехала в Бердянск со своей шестнадцатилетней дочерью, которая целыми днями пляжилась неподалеку на топчане. Красивая тридцатипятилетняя женщина носила редкое имя - Эра Карпова. «Она землячка нашего героя Стаханова, - ухмыльнулся Рождественский, - знакома с его семьей еще с довоенных времен. Жили в Кадиевке в одном доме...».

С Эрой Карповой мы подружились. «Не обращай внимания на глупые Витины реплики, - говорила она. - Алексей Григорьевич Стаханов в последнее время хворал и поэтому вообще не употреблял спиртное. Шахтеры, конечно, народ выпивающий. Но он знал свою норму. Может быть, в молодости он и пил стаканами...».

В те дни я узнал, что Стаханова похоронили еще в прошлом году, а до войны Эра ходила в детский сад вместе с дочерью шахтера Стаханова. Перед войной их детсад вывезли к морю, в Бердянск. Тогда многие детишки впервые увидели море...

«Когда мы приехали из Кадиевки в Бердянск, нас поселили в большом белом доме, - рассказывала Эра Карпова. - Вокруг росли большие деревья, а вечером стоял такой запах фиалок, и мы с подружками пели «Три танкиста»... Мы вволю накупались и стали как негритята. А потом приехал за нами Стаханов на легковом автомобиле. Он даже не узнал сначала свою дочь, такая она была загоревшая. Говорили, что ту легковушку ему подарил Сталин...».

Мы бродили по набережной. Эра была уверена, что она узнает тот белый-белый дом. Ей было невдомек, что того домика ее детства уже давно нет. Ведь вся бердянская набережная была полностью разрушена отступавшими немцами...