Жизнь по Ильичу

Революция постучалась в сердце

Странная штука жизнь. Кто мог представить, что православная селянка Евдокия вдруг разуверится и навсегда отвернется от Бога, в которого верили ее отец и мать, бабушки, дедушки и их родители. Но случилось именно так. Когда Евдокия Никонова, уже имея дочь, забеременела вновь, скоропостижно умер муж-кормилец. Как же Создатель допустил такое, почему отвернулся от нее, не заметил горьких женских слез и просьб о простом человеческом счастье?

Оставшись одна с двумя детьми, бабушка нашей героини (а, быть может, именно она и есть настоящая героиня) вскоре обрела иную веру. В светлое будущее человечества! В революцию, которую приняла всей душой. Вернее, революция сначала случилась в ее сердце и уже потом выплеснулась на узкие улочки осеннего Петербурга.

- Бабушка работала на заводе и была совершенно убежденной коммунисткой, до мозга костей, - рассказывает внучка Диана Булкина. - За партию она могла порвать любого. И в знак такой преданности ей подарили швейную машину «Зингер» и квартиру в деревянном доме на Выборгской стороне. Знаменитую квартиру. Ведь именно в этой малогабаритной «трешке» на Ярославском проспекте после возвращения из подполья целых три дня жил вождь мирового пролетариата!

Здесь он расхаживал по скрипучим половицам, додумывая завершение своей работы «Государство и революция». Самой Евдокии Корниловне и ее домочадцам иногда казалось, что они слышат знакомые миллионам жителей планеты характерные картавинки в голосе: «Приятнее и полезнее «опыт революции проделывать, чем о нем писать». А потом вдруг Ильич запускал увесистые слова-пули в видимых и невидимых врагов молодой советской республики: «Свирепее!», «Немедленно и безусловно!», «Никаких проволочек!», «Карать беспощадно!», «Самые драконовские меры!». Эти призывы прочно вошли в лексикон не только Евдокии Корниловны. Вскоре их переняли ее дочери Антонина и Мария.

Родные стены и в блокаде помогают

Впрочем, бывшие ленинские апартаменты поражали своей скромностью. И это понятно. Ведь они принадлежали обычному рабочему, который, руководствуясь революционной сознательностью, приютил у себя легендарного подпольщика.

- Это были три маленькие комнатки: две по семь «квадратов» и одна – пять, - отмечает Диана Федоровна. – А в одной из комнат висел огромный – во всю стену – портрет Владимира Ильича. Бабушка его не сняла, даже когда фашисты вплотную подошли к Ленинграду. Ей говорили: «Войдут немцы в город, увидят портрет и расстреляют тебя!». А бабушка отвечала: «Пусть расстреливают! Возле Ленина умирать не страшно!». Очень она была решительная и энергичная. Наверное, во многом благодаря этим ее качествам мы все и выжили в блокаду.

Но если дочери вполне разделяли взгляды и помыслы Евдокии Корниловны, то ее зять (он был родом из Прибалтики) и, соответственно, отец Дианы Булкиной частенько сетовал на бедность и несправедливость новой власти.

- Отец действительно считал, что советы порождают нищету, а бабушка слушала-слушала, да и выгнала папу из дома. Еще и прокомментировала: «Что у меня за зять?! Одна сплошная контрреволюция!», - вспоминает собеседница. Позже такая же участь постигла и второго зятя – дядю Дианы Федоровны. - Он был хромой, и на фронт его не взяли, - продолжает рассказ Диана Булкина. - При этом он очень неплохо играл на аккордеоне и подрабатывал на свадьбах. Даже когда началась блокада, дядя ходил по частным домам, играл там, а с ним расплачивались продуктами. Он эти продукты приносил домой и тайно, на чердаке, в одиночку все сам и съедал. Бабушка пронюхала как-то о его запасах и провела продразверстку. Самого же незадачливого музыканта выгнала. Мы несколько месяцев всей семьей доедали экспроприированные продукты. Такие дела.

Наша героиня отметила, что в трудные блокадные годы, когда сгорели Бадаевские продовольственные склады, горожанам давали чудом уцелевшую водку. Её-то бабушка умудрялась менять на муку.

- Что б мы делали, если б не бабушка, - констатирует наша землячка. – Но помогала выжить даже сама ленинская квартира. Дом-то был деревянный, отдельные его фрагменты мы пускали на растопку. У большинства ленинградцев такой счастливой возможности просто не было.

Мама боролась с людоедами

Напомним, что хлебные карточки в Ленинграде были введены еще до начала блокады. А 2 сентября 1941-го нормы были снижены, казалось, до минимума: рабочим и инженерно-техническим работникам — по 600 граммов хлеба, служащим — по 400 граммов, детям и иждивенцам — по 300 граммов. Но и это был еще не предел. Впоследствии они снижались еще пять раз! Больше месяца - с 20 ноября по 25 декабря первого года войны хлебный паек ленинградцев составлял лишь 125-250 граммов. Весны в 1942-м в Ленинграде не было. Горожане съели все набухшие на деревьях почки, всю траву.

Спустя годы специалисты констатируют: выжить при таком питании (не более 1300 килокалорий в сутки) физически невозможно. И все-таки ленинградцы выжили! Но, увы, в городе смерти происходили самые жуткие вещи.

- Моя мама, как и бабушка, была активнейшей коммунисткой и, несмотря на жесточайший голод, находила силы бороться и изобличать нелюдей, - вспоминает блокадница. - В составе так называемых «троек», куда входили также милиционер и общественник, она участвовала в рейдах по выявлению людоедов. Однажды был такой случай: поступил сигнал, что в одном из домов давно не видели малолетних детей. Вот в эту квартиру мамина «тройка» и нагрянула. Там долго не открывали, а когда наконец удалось войти, открылась жуткая картина: в ведрах, стоящих на кухне, были уложены детские головы. В квартире находилась только хозяйка, а чуть позже пришел ее муж и принес сумку с растительным маслом и макаронами. Увы, доходило до того, что убивали людей (чаще всего детей) и варили из них холодец. Его меняли на другие продукты. Своих детей, как правило, не ели.

От Ленина к Богу

Сама же Диана Федоровна, которая в ту пору была подростком, тоже, как могла, боролась за собственную жизнь и жизнь родного города.

- Мы дежурили на крышах домов и тушили бомбы-зажигалки, нас просили ходить по улицам и обнаруживать погибших от голода и холода людей, - рассказывает блокадница. - Как-то послали на уборку свеклы. Я ею тогда так объелась, что после многие годы на дух не выносила. В отличие от своих бабушки и мамы, я не была фанатичной коммунисткой. Потом, когда меня неоднократно призывали вступить в КПСС, я всегда отказывалась. Так на всю жизнь беспартийной и осталась. Ну а в блокаду носила ладанку. На всякий случай…

Известно, что многие ленинградцы свято верили в дело Ленина-Сталина. В Бога, возможно, верили больше, хотя в церковь не ходили. Но когда осажденный фашистами город облетел самолет с иконой Казанской Божьей Матери, в спасение поверило большинство ленинградцев. Теперь, спустя десятилетия, наверное, невозможно установить, чья вера оказалась сильнее и спасительнее.

Не может сегодня этого сказать и наша героиня, чьи бабушка и мама были преданными ленинистками, а отец - почти диссидентом. Но все они выжили-уцелели в самой страшной войне. Чей Бог их спас?

Уже после войны, окончив институт, Диана Булкина получила распределение в Днепропетровск, где живет и сегодня. И однажды с Дианой Федоровной, как когда-то с ее бабушкой, произошло перерождение. Она вдруг почувствовала, что ее душа, родовая кровь возвращаются к истокам. Жизнь по Ильичу - закончилась, началась другая эпоха, и взволнованная душа нашла себя в новой-старой вере.

Быть может, для этого надо было пережить блокаду? Пройти через голод и холод, потери и разочарования? Что тут скажешь… Странная штука жизнь.